В трубке секундное молчание, затем голос Журбы:

— Действуйте, Яков Григорьевич, выезжаю к вам.

— Вызови мне к рации Дорофеева, — сказал Воронцову Ковешников и, когда тот передал майору микрофон, приказал: — Немедленно предупредите диспетчера и сопровождающего пассажиров контролера о присутствии в аэропорту опасного преступника. Передайте приметы: нарушитель высокого роста, в демисезонном пальто бежевого цвета, в зимних ботинках на толстой рифленой подошве. Рисунок следа напоминает панцирь черепахи. Особая примета преступника — на тыльной стороне левой руки свежие царапины от колючек шиповника. Об этом обязательно скажите контролеру. При проверке билетов на посадке она должна подать вам знак. Сами наденьте поверх формы комбинезоны, под видом техсостава будьте у трапа самолета, ждите нас. Одного пошлите встречать нашу группу с летучкой техпомощи на повороте дороги. Все. Как поняли?

— Понял вас, товарищ майор, — напряженным голосом ответил Дорофеев.

В телефонах раздался щелчок, и на той же волне послышался голос подполковника Журбы:

— А у моего нарушителя царапин шиповника нет.

— И ногти у него наверняка чистые, — добавил Ковешников. — Пальцами в землю окурок не прятал.

Захватив стоявших на шоссе Гуляева и Семина, помчались в аэропорт.

Дорофеев встретил их с машиной техпомощи у поворота дороги, от которого оставалось не больше трехсот метров до аэровокзала.

— Товарищ майор, вот комбинезоны. Диспетчер предоставил в наше распоряжение эту машину. До отправления ближайшего самолета в Таллинн остается меньше часа. Пассажира с переданными вами приметами нигде не видно.

— Комбинезоны есть, нарушителя нет, — подвел итог Ковешников. — Ладно. Встречайте подполковника. Поедете со своей машиной к ангару, что справа от вокзала. Я буду у начальника аэропорта.

— Неужели ошибся? — по пути в аэропорт вслух раздумывал Ковешников. — Тогда или задержанный подполковником неизвестный и есть нарушитель, или преступник настолько хитер, что и здесь приготовил нам какой-то сюрприз.

Разослав Воронцова, Дорофеева и четырех солдат, переодетых в рабочую форму обслуживающего персонала, по всей площадке, где только могли быть пассажиры, представившись начальнику аэропорта, Ковешников отправился к ангару, куда, как он это заметил, уже подъехала машина техпомощи с подполковником и задержанным.

Кто был этот пособник, ни Ковешников, ни тем более Воронцов не могли бы сказать. Неизвестно было также и то, зачем понадобились майору Ковешникову здесь, в аэропорту, аксакалы Амангельды и Лаллыкхан.

Подполковник Журба дожидался в комнате милиции, Ковешников доложил:

— Товарищ подполковник, самолет в Таллинн вылетает через тридцать пять минут. Времени у нас в обрез. Хоть я и оставил Воронцова и Дорофеева с солдатами в аэропорту, но там необходимо быть нам самим.

— А этот? — подполковник приоткрыл дверь в соседнюю комнату, где с двумя конвоирами находился задержанный. Журба как будто хотел сказать: «Чем не хорош?»

Воронцов глянул из-за плеча Ковешникова и увидел, что нарушитель действительно «хорош». Богатырского роста, с объемистой талией, весьма в возрасте, одетый, как одеваются полевики-геологи, в защитного цвета куртку и брюки, в хромовые сапоги.

При виде Ковешникова что-то мелькнуло в его лице восточного типа, тут же скрылось за маской оскорбленного достоинства.

Ковешников, едва взглянув на него, с удовлетворением вытер платком лоб, аккуратно сложил платок, опустил в карман. И, только проделав все эти манипуляции, сказал:

— Салям, Абзал-ака…

— Что еще за Абзал-ака? — с наигранным возмущением ответил задержанный. — Вы ошибаетесь. Документы у меня в порядке. Я требую, чтобы меня отпустили! Я опаздываю на самолет!

— Документы подобрать можно, — заметил Ковешников, — вот только рожу не подберешь, как ни перекрашивай. И голос тоже.

— Я вас не понимаю.

— Скоро поймешь. Покажи-ка подметки сапог, дорогой…

Уж какой ни был новичок Воронцов в следопытстве, и он понял, что сапоги были те самые, отпечатки которых они увидели на такыре у костра верблюжьей колючки: каблуки подбиты косячками, один косячок тремя гвоздиками, другой — четырьмя.

Даже не очень опытному психологу было видно, задержанный играет роль — демонстрирует внушительный вид. Дышит тяжело, широко раздувая ноздри, хотя гонка от границы до Ашхабада закончилась два часа назад, а на последнем этапе не пешком шел, ехал на машине. Из-под насупленных бровей смотрят свирепые глаза.

— До хорошей жизни ты дошел, Абзал-ака, — заметил Ковешников, — что тебя теперь вместо ширмы ставят.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — с возмущением ответил задержанный. — Вы ответите за оскорбления.

— Ничего, разберемся, — заверил его майор. — Товарищ подполковник, — обратился он к Журбе, — если разрешите, задержанного можно увести в КПЗ.

— Отправляйте…

Абзал в сопровождении конвоира вышел. Журба вопросительно посмотрел на Ковешникова.

— Бывший резидент одной из разведок, действовал здесь под личиной главаря контрабандистов во время войны. Видимо, вышел в тираж, раз используют его для отвлекающего маневра.

— А ты уверен, Яков Григорьевич, что мы пока что взяли не главного? — Журбе наверняка обидно было признать свой просчет.

— Абсолютно! — решительно ответил Ковешников. — Пройти всю погранзону, отправить на тот свет троих проводников и глупо попасться у железнодорожной кассы — такого не бывает…

И тут случилось то, что позже наполняло гордостью Воронцова, неожиданно для себя проявившего мгновенную реакцию и решимость.

В открытое окно он увидел, как задержанный Абзал приемом каратэ сбил конвоира с ног, ударив его ногой в лицо, и бросился бежать к стоявшей у ворот машине. Воронцов, не раздумывая, руками вперед перелетел через подоконник, погасил скорость падения кульбитом через голову и, как развернувшаяся пружина, обрушился на Абзала.

Все произошло настолько быстро, что никто слова не успел сказать, но уже в следующую секунду Алексей понял, что ему не справиться с тяжелым и сильным, а главное — тренированным противником. Абзал мгновенно вывернулся и нанес ему тяжелый удар ребром ладони по шее. В глазах у Алексея потемнело, но и оглушенный, он все же успел сделать подсечку своему бросившемуся наутек врагу. Запутавшись в собственных ногах, Абзал всей тяжестью грохнулся на асфальт.

С трудом поднявшись на ноги, Воронцов уже не стал помогать солдатам и двум подоспевшим парням в милицейской форме связывать Абзала: сердце колотилось, подступала тошнота, все плыло перед глазами, в висках звонкими молоточками стучал пульс.

— А ты, парень, ничего, ловок в драке, — услышал он одобрительный голос Ковешникова.

— Что ж не стрелял-то, лейтенант? — с беспокойством осматривая и ощупывая Воронцова, сказал Журба. — И в самом деле быстр на расправу. Только рискуешь зря.

— Стрелял бы — мог убить, а с ним еще разговаривать надо, — превозмогая боль и головокружение, ответил Алексей. Не думал он, что так ловко будет защищаться, казалось бы, неповоротливый Абзал.

— Может, здесь останешься, пока придешь в себя? — спросил Журба.

— Уже пришел в себя, товарищ подполковник, — скрывая боль, ответил Воронцов. — Наверное, время ехать.

— Ехать надо, — подтвердил Ковешников. — И как можно скорее. Любое промедление для нарушителя — гибель, для нас — провал. Раз уж у него был пособник, который отводил удар на себя, значит, билет он ему брал на ближайший рейс.

— Брать придется у трапа самолета, а это опасно для пассажиров… Лейтенант Дорофеев, возглавите группу захвата, — сказал Журба молодому начальнику заставы, — с вами Гуляев и Семин. Мы с майором Ковешниковым и лейтенантом Воронцовым страхуем…

— Кого брать будем, товарищ подполковник? — неуверенно спросил Дорофеев.

— Нарушителя, у которого рука оцарапана веткой шиповника, — ответил за Журбу Ковешников.

— А если он будет в перчатках? — спросил Воронцов.

— Какие летом перчатки? Держись рядом со мной, в драку не лезь, будешь подстраховывать меня с подполковником.